Андрей Буровский - Некрещеная Русь. Не верь учебникам истории! Страница 15

 Итак, этническая вера Руси, Русь Некрещеная — мир древнейших индоевропейских божеств, смешавшихся с божествами и представлениями разных финно-угорских народов, балтов, германцев, особенно готов, иранских народов. Это особый мир. Не другая страна, а другая планета.

ЧАСТЬ II О славянском язычестве 

Глава I "ДООСЕВОЕ ВРЕМЯ" НА РУСИ

Наши предки, чем древнее,

Тем больше съели батогов

Мир язычников — славян — это вовсе не просто мир «другой веры». Эти мир, крайне далекий от нас психологически и духовно. Самые основы душевного устройства славян-язычников принципиально иные, чем у нас. Основа этого устройства — полное растворение личности в своем роде и племени, неукоснительное триединство богов, территории и племени.

Человек не существует вне племени. Никакой такой личности, выбирающей себе веру. Родился в племени и в роде? И вот тебе твои боги — от Перуна и Хорса и до черного камня или сожженного молнией дуба. Не поклоняться этим богам нельзя. Отказаться от них тоже нельзя. Всякий, кто не станет почитать своих богов — тем самым отступается от рода и племени. Таких называли «извергами» — то есть извергшими сами себя из общности. До сих пор это слово есть в русском языке, и оно далеко не комплимент.

Впрочем, и само слово «славяне» не точно. Славяне в языческие времена — это много разных народов, каждый из которых имеет свой язык, территорию, культуру, религиозную систему. Эти языки, культуры и системы могут быть очень близкими, но они всегда различны.

Ни в один из этих замкнутых культурно-исторических мирков не может войти никакой чужак. Славянину любого из них очевидно, что его боги имеют отношение только к нему и к другим людям народа-фолька, родившимся от людей этого племени.

Ты признаешь именно этих богов? Это ничего не меняет. Пока ты на территории племени, ты и должен поклоняться этим божествам: ведь они и властвуют именно здесь. По крайней мере тем богам, которые олицетворяют реки, горы и озера племенной территории, поклоняться необходимо: иначе они просто не пустят тебя, не дадут идти: обидятся и выйдут из берегов, устроят обвалы… Но принесение жертвы богине реки Десна не делают тебя древлянином. Поклон богу горы Мукач не сделает тебя белым хорватом.

Вот человек своего племени естественно связан со своими богами тысячами невидимых нитей, и никуда ему не деваться.

В каждой части страны почитают свои богов, и каждого — немного по-своему, даже если называют его тем же именем. Кроме общих и главных богов роду и племени, всегда есть еще и свои местные божки. Их почитание составляет такую же важную часть племенной веры, как и почитание Перуна. Не знаешь, что эта горелая коряга — местный бог?! Неправильно произнес молитву Хорсу или Даждьбогу? Ошибка в словесной формуле сразу выдаст иноплеменника так же верно, как звуки речи с акцентом. Ведь сразу всем становится ясно: ты не отсюда. Твой дед не почитал овинника и не приучил тебя к этому с голопузого детства. Твоя мать не давала молока ужикам и не клала руки на камни печи, входя в дом… Она не просила богинь дома помочь, раздувая огонь каждое утро. Ты не запомнил этих движений, ты не повторял их много раз и не усвоил так же естественно, как умение садиться на скамейку или подносить ложку ко рту.

В мире этнической веры все друг другу — чужие. До конца свой только человек, почитающий тех же богов и так же, как почитаешь их ты сам. Только он в подлинном смысле и является человеком. Эти представления предков показались бы нам чудовищно безнравственными. Язычник может пройти мимо умирающего в лесу человека, даже не подумав оказывать ему помощи. Просто вот не захотел — и не оказал, настроения не было. Ведь этот человек вовсе никак не связан с язычником. Член другого рода и племени не имеет к умирающему в лесу никакого отношения, тем более ничего ему не должен, ничего от этого человека не ожидает. И вообще все нравственные представления, все правила жизни кончаются на границах племени, все обязательства перед другими людьми кончаются за пределами сообщества «своих».

Не случайно в Священном Писании есть притча Спасителя о добром самарянине… В христианском мире эта притча осталась именно как рассказ о добром, хорошем человеке — и только. А когда эту притчу рассказывали, в ней был заряд намного больший, куда более серьезный: помог иудею самарянин — то есть человек другого народа. Притча Иисуса Христа утверждает другую мораль: общечеловеческую. Всякий человек — твой брат или сестра во Христе. Все люди — люди.

Этническая мораль совсем другая… «Чужаку» племенной человек ничего не должен. Более того — по отношению к этому человеку он вправе совершать вообще любые поступки. Оставить без помощи умирающего в лесу? Не только… чужака можно убивать, грабить, насиловать. Кстати, у первобытного человека вообще не очень различается охота и война. С иноплеменником не воюют, на иноплеменника и его имущество охотятся.

Даже в VII–V вв. до Р.Х. в Греции и Риме любой человек, не входивший в общину граждан, не имел никаких человеческих прав. Даже латинянина, но из другой общины, можно было убить, ограбить, избить, сделать рабом. Любой иноплеменник считался неравноправным, и потенциальным рабом. Разумеется, если бы всякого пришельца тут же убивали и грабили, невозможна стала бы любая торговля. Поэтому города-государства греков заключали специальные договоры о взаимной защите граждан друг друга. А если не было договора — то и никакой безопасности у путешественника не было.

Побережья Средиземного моря буквально обезлюдели из-за того, что мореплаватели из Эллады нападали на них, захватывая людей в рабство. Иноплеменники были для них такими «говорящими орудиями», потенциальными рабами.

В Лациуме VII–VI вв. до Р.Х., до появления Римского государства, члены каждой общины-цивитас объявляли своим гостем полезного иноплеменника. С этого момента хозяин отвечал за поведение гостя и защищал его. Обида, нанесенная гостю, считалась обидой для хозяина, члена общины. Все свои дела гость вел через хозяина. Такой гость-иноплеменник и назывался клиентом: так возник целый общественный институт клиентеллы.

Такие отношение гостя и хозяина были у многих народов, еще не научившихся считать людьми представителей других языков и культур. В славянском языке слово «гость» тоже первоначально означало иноплеменного купца. Есть мнение, что первоначально «гость» был вообще пришельцем с «погоста», то есть с кладбища. Иноплеменник был как бы пришельцем с того света…

Многих буквально чарует культ гостя на Кавказе, но он и сохранился до XX в. потому, что там жило больше 100 народов, постоянно враждовавших друг с другом. Культ понадобился для того, чтобы стала возможна вообще торговля и хоть какое-то общение между общинами. Гостя-клиента сажали на почетное место, развлекали и вкусно кормили, исполняли любую его просьбу, дарили дорогие подарки. Гостя защищали с оружием в руках, даже ценой собственной жизни, считалось величайшим бесчестием обидеть для гостя. Чем дольше, тем больше цивилизация делала дороги безопасными, а потому и такие преувеличенные традиции гостеприимства — не нужными.

Мораль христианства утверждалась на Ближнем Востоке, где нечеловеческое отношение к человеку было повседневной нормой. Изображение на скалах, сделанные ассирийцами, вавилонянами, даже персами, включают изображения людей с содранной кожей, причем кожами, снятыми с живых людей, покрывали стены взятых крепостей.

Ассирийцы брали с собой в походы мальчиков лет 13–15, и именно им поручали выкалывать поемным глаза, отрезать им языки и конечности, вскрывать их заживо… перечислять можно долго. Главное— подростков учили как раз племенной морали: нечеловеческому отношению к «другому». К «не своему».

Ассирийские цари IX в. до н. э. описывали свои «подвиги» таким образом: «Добравшись до города, где правил Хуллайя, я послал все свои войска на штурм, в жестокое сражение, и я победил. Во время битвы погибли шестьсот солдат противника. Я бросил в костер и сжег три тысячи жителей, ставших моими заключенными, не оставляя никого в заложники, но не стал убивать самого Хуллайя. Я разложил на земле их трупы, и я принес там в жертву их юношей и девушек. С Хуллайя я заживо содрал кожу и растянул ее на крепостной стене города Дамдаммуша, который я разрушил и предал огню»[35].

Чуть позже, в VII в. до н. э. Ашшурбанарпал писал не менее интересные вещи: «Мой дед Синаххериб был закопан, в жертвоприношение ему, закопал я этих людей живыми. Их плоть скормил я псам, свиньям, воронам, орлам. Совершив эти дела, я так умиротворил сердца великих богов, моих владык»[36].

Описание этих чудовищных зверств — совершенно обычное дело. Цари не скрывают их, они хвастаются. Участие в такого рода деяниях казалось язычнику таким же славным делом, как участие в сражениях или в охоте.