Капкан для Александра Сергеевича Пушкина - Иван Игнатьевич Никитчук Страница 30

Казнь его приятелей, как громом, поразила Пушкина. Он понял одно: шутить, в случае чего, не будут и с ним. Вокруг него уже шарили какие-то невидимые щупальца. Тайные агенты были посланы Бенкендорфом и в окрестности Михайловского. Они опрашивали и всюду слышали только одно: живет тихо и скромно, бывает только в Тригорском да изредка в монастыре, у отца игумена. А игумен, отец Иона, позевывая, сказал: «Живет он подобно красной девице… Ничем подозрительным не занимается…» Трактирщик же в Новоржеве удостоверил, что он не раз слышал от самого Пушкина такие уверения: «Я иногда балуюсь пустяками, которые, бывает, приходят в мою голову, но в политику не лезу. Пусть кто виноват, тот и отвечает, а за других в крепости сидеть не собираюсь…»

В Петербурге все это было принято с полным удовлетворением, хотя и с некоторым разочарованием. Правда, в донесениях из Псковской губернии одно сомнительное место все же было. Оказывалось, что Пушкин иногда, приехав куда-нибудь верхом, приказывал лошадь свою отпускать непривязанной, дескать, и животное имеет право на свободу… Царь резко отчеркнул эти две строки красным карандашом, но по зрелому размышлению решил оставить это без последствий: поэт на то и поэт, что иногда он должен сбрехнуть что-нибудь эдакое завиральное…

Пушкин лениво работал над «Онегиным», писал свои записки и, как всегда, то, как искрами, брызгал яркими мелочами, то гремел – словно неожиданно для самого себя – строфами чеканки бесподобной. И, как ни старался он укротить себя, подчиниться, все же иногда срывался в свое бунтарство, вспыхнувшее в недавно написанном «Пророке», заключив его бешеными строками по адресу Николая:

Восстань, пророк, пророк России,

В позорны ризы облекись,

Иди и с вервием вкруг выи

убийце гнусному явись!..

Как всегда летом, много времени проводил он в Тригорском, куда приехал на лето его приятель Алексей Вульф и где часто бывал его соперник около Зизи, Борис Вревский, теперь офицер лейб-гвардии Финляндского полка и масон. Все более и более расцветавшая Зина варила жженку – она была великая мастерица этого дела – и серебряным ковшичком на длинной ручке сама разливала ее по стаканам, и пела им, а они взапуски ухаживали за ней и в своих стихах воскури-вали ей фимиам:

Вот, Зина, вам совет: играйте, —

писал ей Пушкин в альбом, —

Из роз веселых заплетайте

Себе торжественный венец

И впредь у нас не разрывайте

Ни мадригалов, ни сердец…

А ночью, когда он оставался в тиши своего старого дома один, ему мнились иногда те, погибшие и погибающие, и он не находил себе места от ярости, стыда и тоски, которые выливались в стихи.

…О горе! О безумный сон!

Где вольность и закон? Над нами

Единый властвует топор.

Мы свергнули царей. Убийцу с палачами

Избрали мы в цари. О ужас! О позор!

Но ты, священная свобода,

Богиня чистая, нет – не виновна ты.

В порывах буйной слепоты,

В презренном бешенстве народа

Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд