Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова Страница 10

духом. Понимала: исчезни она, умри – все только вздохнут с облегчением, а первый – Николаша. Жену себе он сразу бы нашел, красивую, такую, что и приласкать захочется. Один отец по-своему любил Малашу, от матери она слова доброго за все годы не дождалась, а уж, казалось бы, как хотела ей угодить. Сестры же так и старались ужалить побольней.

Когда переходили речку по горбатому мостику, Малаша остановилась, посмотрела вниз, подумала: не прекратить ли сейчас все мучения? От воды поднимается туман, цапля застыла в зарослях камыша, соловьи свистят и пощелкивают в ивняке, издалека доносится пение кукушки. Утро было таким чистым, добрым и безмятежным, что мрачные мысли сами собой исчезли, и она зашагала вслед за мужем.

– Пойдем в лес, – предложил Николаша. – Ночи сейчас теплые, не замерзнем, а пропитание себе как-нибудь да отыщем.

– В наш лес идти нельзя. Мал он, за сутки обойти можно, не заблудишься в нем, не спрячешься, на одном конце аукнешься, а на другом отзовутся. Говорил мне отец, что в пятидесяти верстах от нашей деревни есть дремучий, густой лес. Тянется он далеко-далеко. Перед ним течет река, волки переплывают ее, воруют овец у крестьян и так же вплавь возвращаются со своей ношей обратно. Вот где можно укрыться, никогда нас там не найдут.

– Да ты что, Малашка! Не пойду я к волкам на съедение.

– Для нас сейчас, муж мой родимый, люди страшнее зверей. Узнают, что мы спаслись, не успокоятся, пока совсем не погубят. Да и не тронут нас волки, не бойся.

Шли весь день, лишь в самый зной остановились, чтобы перекусить и отдохнуть в тени деревьев. На ночлег устроились на лугу. Малаша нарвала травы, чтобы было мягче лежать.

– Эх, – сказал Николаша, – была у меня маленькая избенка, да своя, а теперь и головы приклонить негде. Как же так получилось, Малашка, что никому мы на белом свете не нужны?

– Друг дружке нужны. Ты оступишься – я тебя поддержу, я споткнусь – ты мне руку протянешь. Вместе все преодолеем.

К вечеру следующего дня Малаша с Николашей вышли к дальнему лесу. В сумерках он казался темным и мрачным, дубы на опушке таинственно шумели.

– Будто сказки рассказывают, – улыбнулась Малаша, – прислушайся.

– А чему ты радуешься, женушка? Не тому ли, что, как зайцы, под кустом жить будем, как лисы, пропитание себе вынюхивать? Небо звездное красивое, не спорю, так огнями и сияет, да одеяло из него неважное, греет плохо. Тут плакать надо, а она улыбается! Еще и пузо с голодухи все песни перепело! Эх!

Николаша махнул рукой и в досаде отвернулся от жены. Деваться было некуда, пришлось ложиться спать под дубами. Неподалеку текла река, от нее тянуло холодом и сыростью, всю ночь Николаша промаялся, не мог уснуть. Ему чудились странные звуки, чьи-то голоса, слышался хруст ветвей под чужими ногами.

Наконец встало солнце, прорезало лучами лес, проснулся он, наполнился птичьим пением, от реки пополз белый туман.

– Кажется, что жизнь только начинается, – сказала Малаша, – будто и не было ничего: ни злобы людской, ни поджога. Тихо тут, спокойно. Одни мы на целом свете.

Прижалась робко Малаша к мужу, он ее за плечи приобнял, в волосы лицом уткнулся. Пахнут тяжелые косы медовыми травами. Жалко стало Николаше жену. Знал ведь, какое сердце у нее золотое, душа беззлобная, а сколько ей, бедной, терпеть приходится.

Солнышко уже поднялось высоко. Николаша подложил руку под голову и, пригревшись на теплом пригорке, задремал.

Малаша принялась искать место для ночлега. В чащу побоялась заходить: лес глухой, незнакомый, ступишь не туда – и дороги назад не найдешь. На высоком берегу реки, на песчаниковом откосе, она увидела что-то вроде норы. Заглянула – там пещерка небольшая, но высокая. С воды к ней не подберешься, от леса можно ступеньки сделать, чтобы было удобнее спускаться. Малаша начала обустраивать новое жилище. Натаскала травы и мха, выстелила пол, в уголок поставила образок, совсем стало похоже на дом. Сухо внутри, тепло и уютно.

– Теперь и ночевать можно, – сказала Малаша.

Ей очень хотелось есть, но еда, взятая из дома, давно закончилась. Малаша нашла родничок, зачерпнула воды рукой, попила.

– Малашка, Малашка, ты где? – послышался крик Николаши.

– Спустись к речке, я здесь!

Малаша заторопилась навстречу мужу.

– Перекусить бы, Малашка.

– Сама об этом думала, здесь мы с голоду не помрем, но приноровиться надо пищу находить. Ягод в лесу много, но только ими сыт не будешь, огонька бы добыть.

– Так у меня кремешок имеется и ножик стальной. Мигом костерок разожгу.

Так он и сделал. В чугунке накипятили воды, заварили душистый чабрец вместо чая. Сытости от него никакой, но хоть согрелись. Ночью от реки шел холод, сквозь сон Малаша слышала, как тяжело всплескивает рыба.

* * *

Стали молодые в пещерке жить-поживать. Малаше дел с раннего утра до позднего вечера хватает. Корзину, что принесла с собой, она берегла и поначалу собирала ягоды в фартук, но потом сплела лукошко из молодой лозы, смастерила кубарь, закинула его в реку – утром была рыба на ушицу. Николаша ел и морщился: невкусно, несолено, одна юшка1, ни крупинки не плавает, ни картофелинки. Забыл, как с голодухи от каждого ветерка качался. Помнились ему Маланьины пироги с рыбой, яйцами, борщи наваристые, картошка, на сале жаренная. Глянет на скудный обед, брюхо голодное бурчит, а из сердца злоба поднимается. И кажется ему, что одна Малаша во всех его бедах виновата: и женила на себе обманом, и из деревни из-за нее уйти пришлось. Ворчит Николаша:

– Ягодами да корнями питаться – так и ноги протянуть недолго.

Малаша сплела что-то вроде двери, глиной обмазала, чтоб ветер в пещерку не задувал, дождик не лил. Целый день бродит она по лесу, ягоды ищет, грибы собирает, то яиц птичьих принесет, то корней свиным носом накопает. Придет с добычей, а нос в грязи. Глянет Николаша на жену, разозлится – хрюшка, она и есть хрюшка, вечно чумазая. Маланья по привычке ничего не отвечала, подойдет к реке, лицо ополоснет – опять чистая. Да только краше она от этого не становилась.

Всего через несколько дней надоела Николаше лесная жизнь.

Если раньше в его душе жила нежность к Малаше, благодарность за ее заботу, ласку, уступчивость, то теперь этих чувств не осталось и в помине. Но даже против воли продолжал Николаша любоваться статной фигурой жены. Идет она – словно лебедушка плывет. Ни одного резкого движения не сделает, будто танцует. Утром любил Николаша проснуться пораньше и смотреть, как жена расчесывает волосы. Шелковыми